Мановцев Андрей Анатольевич
Статья рассматривает феномен положительного отношения к Сталину в
современной церковной среде. Автор критически разбирает ряд изданий и
выставок, посвящённых истории России ХХ века.
Веяние, проникающее и в Церковь
Уже стало привычным встречать положительное отношение к Сталину.
Можно говорить об этом как о «веянии времени», увы, проникающем и в
Церковь. При этом нельзя не заметить, к сожалению, следующее. До
недавнего времени почитание Сталина в церковном народе можно было
считать «периферийным». К таковым почитателям относились
единицы-священники (многие, верно, помнят передачу по телевидению
пятилетней, кажется, давности и странноватого питерского
священнослужителя в этой передаче с огромной иконой огромного Сталина,
благословляемого низенького роста блаженной Матроной), или рядовые
мечтатели о прошлом, которые долго еще не переведутся и среди
православных, или маргинальные патриотические псевдо-православные
движения, в которых Царя-мученика почитают истово не по разуму – так же,
как Ивана Грозного, Распутина и Сталина, такой уж набор... Теперь же
Сталину – с большим уважением – «воздается должное» и просвещенной,
мыслящей частью православного российского народа. Как если б они и
думать не думали, откуда ветер дует, с какой стороны! Мы постараемся в
этой статье воздать ему (Сталину) должное. Но прежде, чтоб не быть
голословными, проиллюстрируем то, что сейчас заявлено. Скажем прямо, что
речь идет о проектах, осуществляемых московским Сретенским монастырем.
Моя история
Хорошее название просветительского проекта – «Моя история».
Действительно, для нас очень важно личное, небезразличное,
неотстраненное отношение к отечественной истории. Но то-то и несуразно,
что в таком проекте не только что-то (порою весьма выразительно и весьма
наглядно, дизайн выставки – на высоком уровне) рассказывается, но
что-то и смазывается, а что-то искажается или замалчивается, хотя не
должно замалчиваться. Нельзя сказать, что в историческом павильоне ВДНХ,
в зале «Моя история. ХХ век: от великих потрясений к великой победе»
Сталин представлен положительно, нет, скорей, нарочито-двойственно и...
смягченно.
Так, к примеру, касательно борьбы советской власти с Церковью рядом в
экспозиции приведены две цитаты. В.И. Ленин: «Чем больше представителей
реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам
расстрелять, тем лучше». И.В. Сталин: «Партия не может быть нейтральной в
отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду...».
Согласитесь – разные вещи: расстреливать или вести пропаганду. При
этом замалчивается, что Сталин вместе с Лениным стоял за расстрелы
духовенства (см. ниже).
Да, репрессии вполне нашли свое отражение – даны и цифры, и карта
ГУЛАГа. Впечатляет. Но все это показано так, как если бы «выросло» само
по себе, как будто не было личной сталинской воли на проведение
репрессий. В то же время идея усиления классовой борьбы во время мирного
социалистического строительства – это личная творческая находка тов.
Сталина, теоретическая база для любого рода репрессий. В экспозиции
вовсе отсутствует что-либо, что указывало бы на личное активное участие
Сталина в уничтожении народа. В частности, не рассказано о том, что
репрессии проводились по разнарядкам (инициатива сверху). На республику,
на область, на район спускались цифры: столько-то человек «по первой
категории» должно быть репрессировано (расстрел), столько-то – по второй
(долговременное заключение). При этом сохранилось много документов –
обращений с мест с просьбой об увеличении «лимита по первой категории»
(что говорит, конечно, и о нравственном состоянии народа, раз находилось
так много региональных сатрапов), с непременной сталинской визой: «За.
И. Сталин», а нередко и со значительным увеличением – от вождя –
запрашиваемого лимита.
Впрочем, присутствие в экспозиции хотя бы одной подобной телеграммы
сильно повредило бы «взвешенной установке» авторов выставки. Эта
«взвешенность» хорошо видна и по укороченному характеру цитаты из
знаменитого приказа N 270 от 16 августа 1941 г. – не сдаваться в плен. В
экспозиции приведены лишь слова «сдающихся в плен врагу считать
злостными дезертирами», но не сказано, что сдавшиеся в плен считались
предателями, не сказано и о том, что их семьи подлежали аресту, не
говоря уж о положении пленных в плену или об арестах выживших и
вернувшихся на Родину. Приказ N 270 – одно из вопиющих преступлений
Сталина против народа, который был ему безразличен. Идеологический
поворот вождя к патриотизму не был пересмотром отношения к народу, но
попросту единственным выходом в ситуации поражений первых месяцев войны.
К осени 1941 г. Сталин вполне осознал это, что и сказалось на
патриотическом характере его речи во время знаменитого парада 7 ноября
1941 г. Но существует и более раннее свидетельство осознания Сталиным
указанной необходимости. 29 сентября – 1 октября 1941 г. Сталин принимал
американскую делегацию по ленд-лизу, возглавляемую А. Гарриманом. По
секретному донесению последнего, Сталин тогда сказал: «the Russian
people were fighting as they always had «for their homeland, not for
us», meaning the Communist Party» (см.
http://labas.livejournal.com/910583.html) —
«русские люди боролись, как и всегда, «за свое отечество, не за нас»,
подразумевая Коммунистическую Партию»). В экспозиции обсуждаемой нами
выставки эта фраза вынесена на отдельный стенд и выглядит так: «Мы не
питаем иллюзий, что люди сражаются за нас. Они сражаются за матушку
Россию. Иосиф Виссарионович Сталин американскому послу Уильяму
Гарриману». Не Уильям, а Аверелл, и в то время, как мы видели, не посол.
Гарриман был им в течение 1943—1946 гг., а в 1941 г. послом был Лоуренс
Штейнгардт. Но главное не это, конечно, а то, что «матушка Россия» мог
сказать Петр Первый, но не Сталин! Но уж таков перевод с английского...
Однако, у нас речь о Сталине и Церкви, и мы будем держаться этой темы.
Летопись умалчивает...
В 2015 году Сретенский монастырь выпустил издание «Русская
Православная Церковь ХХ век». 800 страниц, альбомный формат, достойного
качества бумага и печать, на обложке – сонм новомучеников и исповедников
российских. В предисловии автор проекта (тогда еще) архимандрит Тихон
Шевкунов пишет: «Эта книга – хроника жизни Русской Церкви в ХХ столетии»
(будем ссылаться на нее как на Хронику). В конце предисловия сказано:
«Мы осознаем, что некоторые факты остались за пределами этой книги, и
будем благодарны за ваши уточнения, дополнения и критические замечания,
которые постараемся обязательно учесть при переизданиях». Поверим, хоть
верится с трудом: необходимые «уточнения и дополнения» должны носить
характер, не соответствующий характеру издания, в особенности в том, что
касается части «Новый курс» (1941–1957). Начиная с Великой
Отечественной Войны Сталин представлен в Хронике как благодетель в
отношении Церкви – явным образом и через умолчания. Ввиду общей
тенденции, обозначенной нами как «Сталин-2», проблема достойна
серьезного исследования, здесь мы, естественно, можем лишь коснуться
отдельных моментов.
Впервые Сталин упоминается в Хронике в связи с переписью 1937 года
(январь) и началом репрессий. В Хронике почти ничего не говорится об
активной позиции и активной деятельности Сталина по уничтожению Русской
Церкви в начале 1920-х годов и в течение 1930-х годов. Упомянут (может
быть, и случайно) лишь его ответ на телеграфный запрос одной из
американских газет в марте 1931 г.: Сталин сказал, что да, представители
духовенства в СССР преследуются, и он «жалеет лишь о том, что не смог
до сих пор покончить со всеми ними». Но ничего не говорится ни о «Союзе
безбожников» (1925—1945), председатель которого Ярославцев был верным
сподвижником Сталина, ни о «Безбожной пятилетке» (1932—1937),
объявленной 15 мая 1932 г. декретом правительства за подписью Сталина.
Союз воинствующих безбожников к этому времени насчитывал свыше 5
миллионов членов, объединенных в более чем 60 тысяч ячеек. На каждом
членском билете СВБ были напечатаны антирелигиозные цитаты из трудов
Сталина.
Во «Вступлении» к части «Новый курс» признается, что после
неудачного, по мнению власти, Совещания глав и представителей Церквей,
состоявшегося летом 1948 г., наступил кризис в отношениях власти и
Церкви. И далее: «Однако возвращения к репрессивной политике прошлых лет
тогда не произошло и рубеж 1940—1950-х годов был для Русской Церкви
временем стабилизации ее положения и максимального развития сил»
(Хроника, стр. 293). В действительности, репрессии возобновились, хоть и
не в масштабах 1930-х годов, а возможности нормальной жизни Церкви
сознательно ограничивались властью, так что о «максимальном развитии» в
то время говорить не приходится. Интересно, что текст Хроники в части
«Новый курс» противоречит приведенному только что отрывку: рассказано и о
расстрелах священников, и об арестах, и о запретах со стороны власти.
Однако Сталин представлен сугубо положительно: к примеру, отмечено, как в
некоторый момент Карпов предложил ужесточение политики в отношении к
Церкви, а Сталин не дал тому хода. Установлению добрых отношений между
властью (Сталиным) и Церковью уделено особое внимание. Глава,
посвященная 1943 году, начинается с полностью приведенных текстов
приветственных телеграмм, которыми обменялись на Новый Год митр. Сергий
(Страгородский) и вождь (Хроника, стр. 324). Исторической встрече 4
сентября 1943 г. в Кремле православных иерархов со Сталиным (Хроника,
стр. 327-331) отведено, как вы видите, около четырех страниц – в
шестнадцать раз больше средней статьи, посвященной той или другой дате.
Конечно, событие важное и достойное внимания. Нас интересует то, как
представлен в нем Сталин. Приведем абзац, относящийся к совещанию между
Сталиным и Карповым, предварявшим встречу с иерархами: «О восстановлении
патриаршества в кабальных условиях казарменной государственности
Русская Православная Церковь могла только мечтать. Помыслы духовенства и
верующих удачно сочетались с тактическими замыслами Сталина». Здесь
обращает внимание непроизвольное противопоставление «кабальных условий
казарменной государственности» и – как сказать? мудрого?
благожелательного? доброго? – Сталина. Мы увидим, что замыслы Сталина
были всего лишь тактическими (точнее, стратегическими), что ни о какой
реальной благожелательности с его стороны и речи быть не могло, но таков
настрой Хроники, в которой рассказ о самой встрече начинается со слов:
«Сталин, как и подобает хозяину, был любезен и доброжелателен» (Хроника,
стр. 328). Ничего особенного, конечно, но в подробном рассказе об
исторической встрече главы государства и церковных иерархов Сталин так и
представлен – доброжелательным. И Хроника не скупится отвести затем
место и для сообщения о встрече Патриарха Алексия I со Сталиным в апреле
1945 г. (умалчивается, что это была их последняя встреча!), и для
текста поздравления Сталина со стороны Церкви с его 70-летием, и для
текста телеграммы Святейшего Патриарха Алексия о совершении молебнов о
здравии И.В. Сталина 4 марта 1953 г. Конечно, в реальной жизни
панегириков Сталину со стороны Церкви было гораздо больше, и все же
поставим под сомнение уместность и содержательность «церемониальных
текстов», которые выдаются Хроникой чуть ли не за искренние. Понятно, в
Хронике нет ни слова об отказах Сталина встретиться с Патриархом
Алексием I в связи с «новым курсом нового курса» в 1948–1949 гг.
Примечателен текст, относящийся ко 2 августа 1946 г. «Контроль за
деятельностью Совета по делам Русской Православной Церкви перешел к А.А.
Жданову»: «Это означало ужесточение политики в отношении Церкви. В этот
день последовало решение Политбюро, согласно которому именно на А.А.
Жданова возлагалось председательствование на заседаниях Оргбюро и
руководство работой Секретариата ЦК. Таким образом, он стал вторым лицом
в партии и возглавил идеологическое направление. И.В. Сталин больше не
мог единолично принимать решения, касающиеся Церкви. У «нового курса»,
который он проводил в отношении Церкви, были противники. К ним относился
и Жданов». На наш взгляд, утверждение «больше не мог единолично
принимать решения, касающиеся Церкви», с головой выдает просталинскую
настроенность издания. Слова эти, по сути, являются как бы предваряющей
оговоркой: мол, Иосиф Виссарионович к возобновлению гонений на Церковь в
конце 1940-х годов (нашедших отражение в Хронике) непричастен... В то
же время в книге виднейшего специалиста по истории нашей Церкви в ХХ
веке М.В. Шкаровского «Русская православная Церковь и Советское
государство в 1943–1964 гг.» (М.1999, далее Шкаровский) можно прочитать:
«Решение ключевых проблем государственной религиозной политики И.
Сталин оставил за собой. Менее важными вопросами в правительстве
занимались В. Молотов, а с 1946 г. К. Ворошилов, в ЦК ВКП(б) –
поочередно (выделено автором статьи) Г. Маленков и А. Жданов»
(Шкаровский, стр. 21).
Интересно, что рассказ о повороте к «новому курсу» (в частности,
подробный рассказ о встрече иерархов с вождем) взят, в сущности, из
книги О.Ю. Васильевой «Русская православная Церквоь в политике
Советского государства в 1943–1948 гг.» (М. 2001, в дальнейшем
Васильева) с аккуратной правкой: все критическое в отношении к Иосифу
Виссарионовичу убрано. Два примера. У Васильевой между «только мечтать» и
«помыслы духовенства и верующих удачно сочетались с тактическим
замыслом Сталина» убрано несколько фраз, в частности: «Будет ли занят
патриарший престол, решал... всемогущий Сталин. Но дело не в его
предусмотрительной отзывчивости. Просто (выделено нами) помыслы... (и т.
д.)» (Васильева, стр. 120). У Васильевой написано: «Сталин, как и
подобает хозяину, был
неудержимо любезен и доброжелателен». В
тексте же Хроники выделенное нами слово (штрих лицемерия) убрано. Вообще
Васильева пишет о Сталине максимально трезво, подчеркивая его игру,
обращая внимание на его политические ходы, призывая не уклоняться в
мифологическую сторону. Но при подходящей обработке и ее текст
становится пригодным для такового уклонения.
Обратимся теперь к историческому Иосифу Сталину (о котором Хроника,
по сути, умалчивает) и покажем, какова в действительности была его роль
для нашей Церкви.
Страницы: 1
2 3
