Как выбрать место для удара, или «Веселая акцентология»

Один мой знакомый студент, вышедший на практику в солидную фирму, недавно посетовал: «Вроде все хорошо, и работа интересная, и начальник толковый, только вот одно НО: как будто нарочно во всех словах босс ставит неверные ударения. Просит подать ему катАлог, спрашивает о дОсуге, интересуется затраченными средствАми, говорит об обеспечЕнии.

Сначала это смешило, теперь напрягает. Все время хочется его поправить. Пару раз попробовал – ему не понравилось. Теперь он, когда что-нибудь говорит, на меня косится. И ему неловко, и мне». Такая ситуация не редкость. Только относятся к ней люди по-разному. Одни благодарят, если их поправляют, и стараются запомнить правильный вариант. Другие раздражаются и даже обижаются. А этого, на наш взгляд, делать не стоит. Если уж есть правила, надо их соблюдать. А запомнить в слове «место для удара» можно, прибегнув к маленьким хитростям: зарифмовать проблемное слово с каким-либо другим, не вызывающим сомнения в его произношении. Например, школяр – столЯр.
Возьмем распространенное нынче слово жалюзИ, которое в переводе с французского означает «ревность». И точно: с помощью жалюзи вы ревниво оберегаете свое пространство от чужих глаз. Давайте попробуем выучить незатейливое стихотворение, которое поможет запомнить ударный слог в этом слове:
Любопытные вблизи?
Закрывайте жалюзИ!
Кроме того, про это слово надо помнить, что оно неизменяемое.
Приведем еще примеры нарушения акцентологических норм. По праздникам, организуя застолье, хозяйки отправляют своих мужей в магазин и наказывают: «Купи свеклУ и два тортА». Как говорится, бац-бац – и мимо. Два раза мимо ударения. В слове свЁкла пишется Ё, а эта буква обладает одним волшебным свойством: она всегда под ударением. Кто не верит, может проверить. А для тех, кто хочет запомнить, — стишок:
В огороде Фёкла
Вырастила свЁклу.
Что касается многострадального тОрта, то тут надо зафиксировать в памяти стабильную позицию ударения, которое при склонении и изменении слова по числам не перемещается: о тОрте, три тОрта, с тОртами и т.д. На этот случай тоже есть веселая рифма:
Не влезаешь в шорты?
Виноваты тОрты!
Конечно, ошибаются в ударениях не только домохозяйки. И в деловом общении есть немало нарушений этих норм. Говорят созвОнимся, ходатАйство, квАртал. Все эти варианты ошибочны. Старайтесь в трудных случаях заглядывать в словарь (орфографический, орфоэпический), там всегда будет указан единственно верный или предпочтительный вариант. Кроме того, многим проще запомнить увиденный правильный вариант, нежели услышанный. Если словаря под рукой не оказалось, сохраните эти незатейливые стихи:
1. В бухгалтерии аврал:
Завершается квартАл.
2. Чтобы вдруг не вышел спор,
Заключите договОр.
3. Весь мир велик, огромен,
Но каждый в нем фенОмен.
4. Кто ни в чем не знает меры,
Тот способен на афЕры.
5. Модный с головы до ног?
Знать, листает каталОг.

Далее

Можно ли иудеям дозволять носить христианские имена?

Газеты сообщают, что при С. Синоде образована еще одна комиссия для обсуждения вопроса о том: могут ли иудеи носить христианские имена? Давно назрел этот вопрос, и пора решить его раз навсегда и окончательно

. Имя есть первая собственность, собственность неотъемлемая, которую человек получает здесь на земле и которую уносит с собою в загробный мир. Творец всемогущий, сотворив свет, нарек его днем, тьму– ночью, все звезды называет Он именами их... Имя есть символ власти над тем, кому оно дается. На всем пространстве Ветхого завета, от первозданного Адама и Евы до праведных родителей Предтечи Господня право давать имена принадлежало родителям. На имя смотрели как на нечто священное, с уважением. Имя не есть No, под которым разумеется тот или другой экземпляр, та или другая особь: имя может принадлежать только человеку, как разумно-нравственному существу. Этот взгляд на значение имени можно усматривать еще в Ветхом завете; в Новом завете у христиан, особенно в Православной Церкви, оно получило еще большее значение. Вошло в священный обычай при крещении давать младенцам и взрослым имена святых, Богом прославленных. Угодник Божий, имя коего я ношу, есть мой небесный восприемник или от купели крещения, или от св. Евангелия при моем монашеском пострижении. Это – мой благодатный покровитель, мой заступник и молитвенник пред Богом, мой наставник в моем земном странствовании, мой второй ангел-хранитель. Вот почему для нас, православных христиан, особенно дороги те имена, которые мы носим. Это – священные символы нашего духовного родства с небесною Церковью, нашего постоянного с нею общения. Пусть иудеи носят имена ветхозаветных праведников: к сожалению, мы едва ли вправе запретить им это, хотя очень бы желали, – ввиду того, что и многие из нас носят сии имена, – чтобы иудеи и произносили эти имена не по-нашему, а по-своему– чтобы Моисеи именовались Мойшами, Израили– Срулями; но допускать, чтоб они носили имена святых Божиих, во Христе прославленных, было бы кощунством и святотатством с точки зрения Церкви Православной. Приятно ли и простому человеку смертному, например хоть бы тому, кто возбудил вопрос о праве иудеев именоваться христианскими именами, приятно ли ему, если иудей, не испросив предварительно его разрешения, возьмет себе его имя и родовую его фамилию и будет величать себя ими? Приятно ли ему будет, когда все, что сей иудей сделает, будет по недоразумению ложиться тенью на него или его семью? Затем: если признать это право за иудеями, то по какому праву мы будем отнимать его у магометан, как известно, также носящих немало библейских имен? А там, во имя свободы совести, свободы веротерпимости и других свобод, найдем ли мы основание отрицать это право и для язычников-буддистов, огнепоклонников и др. нехристиан? Ведь еще вопрос: кто более враждебно относится к св. вере нашей, иудей ли, или язычник и магометанин? Прочтите Шулхан-арух, эту, так сказать, эссенцию, иудейской ненависти к христианам, и вы поймете, как глубоко оскорбительно было бы для православной веры, для угодников Божиих, для Самого Господа нашего Иисуса Христа такое попустительство.
«Мне же зело честни быша друзи Твои, Боже»,– говорит Царь пророк Давид. Не тем паче ли мы должны ревновать о чести святых Божиих? Представьте себе, что какой-нибудь иудей, заклятый враг Христа и нашей веры святой, назовет себя именем святителя Христова Николая только ради того, что так ему будет удобнее, так сказать, замешаться в толпе православных людей, чтоб удобнее их обманывать: ужели не оскорбим мы позволением носить сие имя нашего великого заступника и святителя-чудотворца? Ужели не будет даже для нас самих оскорбительным, если иудей, в своем обществе издевающийся над нашими подвижниками, будет – без сомнения только у нас на глазах – носить имя преподобного Сергия? Я не говорю уже о тех иудеях, которые возбуждают против себя массы народные своею бессовестною эксплуатацией: даже те, которые стараются показать, что они– «честные евреи», даже и они– по какому праву будут величать себя нашими православными именами, столь для нас священными, а для них, в сущности, ненавистными? И для чего все это нужно? Нет ни малейшего сомнения, что иудеи, почти две тысячи лет не имевшие в том нужды, теперь хлопочут о том, чтобы получить законное право на то, чем иногда пользовались незаконно – для того только, чтобы, прикрываясь христианскими именами, постоянно обманывать нас, укрывать от нас свою настоящую личину. Им это нужно, иногда очень нужно. Недаром они, некрещеные, имеют в своих домах иконы православные, в своих лавках на базарах теплят лампады, даже в праздники ходят в храмы православные, благо в этом отношении царит едва ли позволительная с точки зрения церковных правил терпимость, мало того: по местам принимают к себе наше духовенство: скажите ради Бога– что это, как не личина, обман, отвод глаз для простых верующих душ? Ужели еще надо узаконивать и имена, ими похищаемые у нашей Церкви? Нет, Церковь должна крепко отстаивать святыню имен святых Божиих от такого святотатства. Еще шаг, и их синагоги будут, тоже для отвода глаз наших сентиментальных бюрократов, называться синагогами князя Владимира, Александра Невского, Николая-чудотворца, Георгия Победоносца... Уже и теперь иудеям дано слишком много свободы в отношении, например, фамилий: крестится ли, не крестится ли иудей – он именует себя любою фамилией, и вот вы слышите самую русскую фамилию, вы думаете, что имеете дело с русским человеком, а он– некрещеный иудей! Мне самому приходилось обманываться таким образом: какой-нибудь Николай Григорьевич Яковлев, подавший заявление о желании взять в аренду дом или лавку, оказывался у нотариуса Натаном Гиршевичем Янкелем, и приходилось уступать его мольбам, ибо он уже внес пошлину, акт записан и оставалось только его подписать... Это ли желательно узаконить?

Далее

Бегство из русских

Какие нынче дивные времена на дворе!

Времена дообнажения, когда люди, что раньше хоть сколько-то стеснялись признаваться в нелюбви к русским as is и заодно ко всему вообще русскому, вдруг, как по команде, необоримо осмелели, скинули оковы стыдливости и бросились во все тяжкие. Бога для них нет, народ им омерзителен, власти гадки. Их солнце восходит на Западе (с большой буквы! и вопреки природным законам), и именно оттуда они ждут животворящих лучей демократических и либеральных новин.

Спору нет, и раньше некоторым продвинутым борцам с «пошлостью русской жизни» случалось эффектно проговариваться. Так, Михаил Жванецкий признался однажды, что желал бы разровнять то место, где была Россия, чтобы построить здесь что-то новое и веселое. И как-то непонятно, пошутил писатель-сатирик или высказал самое утробное, потаенное самое желание. Впрочем, таких внезапных оговорок из уст бывших советских интеллигентов случилось немало, мы едва успевали глазами хлопать от изумления.
Другие борцы работали поточным методом, трудились не покладая рук, изо дня в день формируя общественное мнение сначала в неприятии СССР, потом России как наследника Мертвящего Совка, а затем и русских как государствообразующего народа.
Некоторых тружеников заклинивало, и они застревали в подобном умонастроении навсегда. Так, Альфред Кох много лет недоумевал, что такого особенного в России, зачем она нужна миру, и все ждал, когда же государство распадется на феоды, что столь сладко обирать и которыми так выгодно управлять. И сейчас ждет того же и яростно камлает разрушению.
Валерия Новодворская годами билась, убеждая всех нас, что мы живем в несчастной, прокаженной, погибшей стране, и грозила пальцем, что когда Россия погибнет окончательно, плакать по ней она не станет. Увы, по самой Валерии Ильиничне тоже почти никто не плакал, кроме самых верных соратников.
То были усердные трудники в служении против собственного Отечества, усердные и настойчивые. А следом подрастали новые, но с близкими по духу заветными мечтами: «Всем на свете стало бы легче, если бы русская нация прекратилась. Самим русским стало бы легче, если бы завтра не надо было больше складывать собою национальное государство, а можно было бы превратиться в малый народ наподобие води, хантов или аварцев» (журналист Валерий Панюшкин, на дворе 2005 год).
В последние несколько лет яд из всех этих скорпионогнездилищ едва не отравил страну. «Эхо Москвы» вбросило цистерну-другую, но оно старалось не единственное…
Вдохновляясь услышанным/прочитанным, заблажили в социальных сетях и уютных бложиках профессиональные плакальщицы, мусоля два основных тезиса — «как страшно здесь жить!» и «пора валить!». И пусть их аудитория была не слишком велика, зато собирала верных людей со схожими взглядами, и все они прилюдно заходились в экстазе единения.
Слов обличения было недостаточно для успешной пропаганды, и тут объявились совестливые фотографы, которые в каждом российском городе непременно находили срамные, стыдные, уродливые места, для приличия дополняя их местами почище и посимпатичнее, но так, чтобы не было резкого контраста и чтобы все хорошее и красивое выглядело неубедительно. Очень мне Петербург в исполнении одного такого фотографа понравился, много я дивилась и изумленно гнула бровь.
Я уже молчу о многочисленных эмигрантах, вынужденных уехать не столько по семейным обстоятельствам, сколько из боязни справедливого судебного преследования: «Тебя посодють, а ты не воруй!» Из таких страдальцев, кстати, составился самый громкий хор, что поет про исключительную продажность правосудия в России.
Нет также смысла говорить и об убежденных ненавистниках Совка, что стерли язык в обличениях еще в прошлом веке, а теперь перенесли свою нелюбовь на Россию.
В общем и целом это довольно привычный фон.

 Далее

«Подводные камни» молитвенного правила

В разные эпохи в Церкви существовали различные формы утренних, дневных, вечерних молитвословий. Для нашего времени характерна традиция прочтения некоторого сравнительно небольшого числа утренних молитв, а также молитв на сон грядущим, которые и составляют минимальное молитвенное правило верующего человека. При всей кажущейся простоте это одна из тем, которая у людей, живущих церковной жизнью, регулярно рождает вопросы. Как преодолеть себя и наладить регулярную молитву? Как превратить правило из некоего текста в неотъемлемую часть своей жизни?

Сопротивляясь хаосу
Прежде чем говорить о молитвенном правиле, нужно сказать, хотя бы вкратце, в принципе о месте молитвы в жизни человека. Мы знаем, что назначением человека, в отличие от всех иных сотворенных Богом земных существ, является постоянное богообщение. А молитва является, безусловно, тем естественным и тем совершенным способом богообщения, который для нас доступен.
Молитва может быть общей, совершаемой в храме, может быть частной, но тем не менее назначение ее всегда одно: направить ум и сердце человека к Богу и дать человеку возможность к Нему обратиться и в то же время хотя бы отчасти — настолько, насколько в нашем состоянии это возможно — ответ Божий услышать. Но для того чтобы эту способность обращаться к Богу в себе взращивать, человек должен учиться молиться. Если человек молится, то молитва постепенно изменяет его состояние. И не случайно утренние и вечерние молитвословия, которые мы ежедневно совершаем, называются словом «правило»: можно сказать, что молитвенное правило действительно правит нашу душу — выправляет ее положение по отношению к Богу. Мы имеем множество различных стремлений, иногда совпадающих одно с другим, иногда противящихся друг другу, и наша внутренняя жизнь постоянно находится в состоянии неупорядоченном, в каком­то хаосе, с которым мы иногда боремся, а иногда — и чаще всего — примиряемся, успокаивая себя тем, что это норма существования. А молитва выстраивает жизнь человека должным образом, поэтому когда человек молитвой не пренебрегает, всё в его жизни постепенно становится на свои места.
Почему так происходит? Потому что когда человек обращается к Богу, то он в молитве обретает прежде всего самого себя — такого, какой он есть, такого, каким он себя зачастую среди суеты, дел, множества разговоров и попечений даже и не видит. Встав в молитве перед Богом, каждый из нас начинает понимать, что в его жизни по-настоящему важно, что находится на втором или третьем месте, что не важно совсем… Если же человек о молитве небрежет, то этой внутренней ясности у него, безусловно, не возникает, и не выстраивается та система приоритетов, которая должна быть в жизни христианина — в которой важнее Бога и того, что связано с исполнением заповедей евангельских, ничего нет.
Нет регулярности — нет основы
Чтение молитвенного правила, с одной стороны, занимает совсем немного времени — это ничтожно малая доля нашего дня. С другой стороны, для человека, который молиться не привык, а привык тратить это утреннее и вечернее время на что-то другое, регулярно совершать этот труд оказывается нелегко. Так что приобретение навыка утром встать и прежде всех других дел помолиться, вечером преодолеть усталость, выключить, может быть, телевизор и прочесть необходимые молитвословия, является по сути самым простым и самым первым подвигом для человека, только-только к христианской жизни приступающего.
Что делать, если ежедневное молитвенное правило никак не удается наладить? Иногда, беседуя с человеком, приходится дать ему такой совет: «Если для Вас так сложно полностью читать каждое утро и каждый вечер молитвы, определите себе по крайней мере какую-то часть из утренних молитвословий, какую-то часть из молитв на сон грядущим, которую Вы в любом случае будете читать регулярно, потому что только регулярность является в данном случае залогом движения вперед». Не будет регулярности — не будет той основы, на которую человек в дальнейшем может опереться.
Случается иногда так, что человек приходит домой, у него был невероятно тяжелый день, он потратил все силы и может уже только упасть и заснуть. В таком случае следует хотя бы кратко, две-три минуты, помолиться и после этого ложиться спать. Старец Симеон Благоговейный говорил своему ученику, преподобному Симеону Новому Богослову, что достаточно тогда прочитать молитвы с Трисвятого по «Отче наш» и перекрестить свое ложе. Но нужно понимать: речь идет о ситуации исключительной, а не о повторяющейся из раза в раз. Более того, нужно иметь в виду, что враг порой наводит на человека сон именно перед чтением правила, а стоит закончить молиться или передумать молиться — и ты бодр, чувствуешь себя хорошо, можешь хоть заново день проживать. Так бывает и когда мы приступаем к духовному чтению или приходим на службу. Этому не нужно поддаваться. Самый простой совет: положить несколько земных поклонов и затем продолжить молитву. Такое действие, во-первых, разгоняет кровь и отгоняет сон, а во-вторых, когда враг видит, что человек в ответ на его усилия только усугубляет свою молитву, то он, как правило, отступает.

Далее

В чем причина стрессов и страхов?

А как было бы хорошо, если бы нам удавалось создавать вокруг себя атмосферу спокойствия! Не тревожиться самим и не вызывать чувство тревоги у других людей. Увидев спокойного человека, стараться понять его внутренний мир, а не заражать его своими страхами.

Архимандрит Андрей (Конанос)

На каждого из нас у Бога есть план – и прекрасный план. Поверь в это, доверься Ему, и ты сам это увидишь. Господь заберет у тебя весь твой страх, всю твою тревогу. Исчезнет беспокойство, этот холод в животе, который бывает у школьника, идущего в школу, не выучив урок.

Именно такое чувство появляется у нас тогда, когда нам не хватает веры, любви, понимания того, что наши ближние любят нас, и что помимо этого есть еще святые, которые молятся за нас, и есть Бог, Который защищает нас. А когда Господь отворачивается от человека, он становится холодным, его душа леденеет. И вот ему уже не на кого опереться, некуда пойти. Отсюда и появляется чувство страха.
И если мы хотим, чтобы наши дети не знали страха, нам нужно научиться передавать им ощущение спокойствия, тишины и защищенности. Другой человек, находясь рядом с нами, должен иметь возможность дышать, быть самим собой, а не нервно думать про себя: «Как он отреагирует на мои слова? Как мне сказать ему об этом? А если он поймет меня неправильно? Если рассердится? Что будет?»
Такие мысли и формируют чувство страха. Наше эго вызывает у детей боязнь говорить с нами. Они замыкаются в себе и не могут сказать о том, что чувствуют на самом деле, потому что боятся сказать об этом. Ведь ребенок помнит, что однажды он уже сказал правду, но за этим последовали побои, унижения, угрозы.
Наше присутствие не должно вызывать чувство страха у других людей. Мы должны источать спокойствие. Это очень ценно – для всех.
Необходимо уважать другого человека, его личность, возможности и потенциал. Не нужно ограничивать его какими-то рамками и ставить перед ним цели, которые он обязан достичь. Наоборот, его нужно уважать – даже если речь идет, например, о еде.  Бывает, что еда превращается для ребенка в сплошной стресс, потому что родители кричат: «Попробуй только не съешь это!» Но он не может есть в таком состоянии! Эта пища будет для него отравой.

Далее

Христианская философия брака

Профессор С.В. Троицкий

Глава 3 Безгрешное рождение
Религиозная интуиция объясняет нам и то, поче­му в брачной жизни действительность так расходит­ся с идеалом, почему приходится говорить и о дру­гих целях брака, кроме единения в любви, почему, наконец, эти другие цели часто не только ставят на второй план главную, но иногда заставляют и со­всем забывать о ней.

Библия знает не только нормальный брак в раю, но знает и брак после великой мировой катастро­фы, которую она именует грехом.
Дивное отличие человека от остального органи­ческого мира, его интеллектуальное сознание и сво­бода были вместе с тем и великой для него опасно­стью. Это сознание и эта свобода имели пред собой высокие задачи, которых не мог решить остальной органический мир, почему этот мир и явился толь­ко как бы почвой, на которой должен был разви­ваться человек. Чуть не каждый день видим мы но­вые великие чудеса, творимые интеллектом человека, а вожди человеческой мысли мечтают о еще больших достижениях в будущем и даже о победе над самой смертью. «Все живые существа держатся друг за дру­га и все подчинены гигантскому порыву, — пишет Бергсон. — Животное опирается на растения, человек живет благодаря животному, а все человечество во времени и пространстве представляет одну огромную армию, движущуюся с каждым из нас, впереди и позади нас; своим напором оно способно победить всякое сопротивление и преодолеть многие препят­ствия, в том числе, может быть, и смерть»[1].
Но великой опасностью для человеческой свобо­ды и сознания является то обстоятельство, что они могут пойти и в ненадлежащем направлении. Этот дар Прометея, это сознание и свобода должны бы всегда идти в идеалистическом направлении, к ве­ликим целям совершенства человека и его полного господства над внешним миром, всегда бы человек должен иметь Бога в своем разуме (Рим. 1, 28), как говорит Апостол Павел. Но свобода, по самому сво­ему понятию, может и изменить свое направление, может оторваться от мысли о Боге, может поста­вить на второй план высокие идеалистические цели, а взять на себя задачи, которые мог и должен был бы осуществлять инстинкт. Отношение человека к внешнему миру и к растительным процессам свое­го тела должно бы быть отношением господства, при котором его разум отделяется от слияния и с внешним миром и со своими физическими стрем­лениями (Быт. 1, 28; 2, 14), но человеческая воля может признать за внешним миром и за своими растительными процессами высшую ценность, напра­вить на них свое сознание, свой дар познания и как бы слить их с ними. Это соединение с расти­тельной жизнью и называется в Библии вкушением с дерева познания (Быт. 2, 17), так как его результатом является познание добра и зла на опыте. Мы уже видели, что по библейской антропологии размножение принадлежит к той же области несознательного, инстинктивного бытия, как и питание, и что размножение есть, в сущности, один из видов питания. И Библия видит источник извращения природы человека, источник греха именно в отно­шении человеческого сознания и свободы к пита­нию, которое произошло вследствие отклонения ее от идеальных целей, но она признает и то, что по­следствием такого отношения к питанию было изменение и в родовой жизни человека, а это изме­нение, в свою очередь, отразилось и на брачной жизни человека. Чтобы видеть, в чем именно за­ключается это изменение, нужно сравнить библейское повествование о рождении безгрешном и рож­дении греховном. О первом мы будем говорить в этой, 4-й главе, о втором — в следующей, 5-й.
Но возможно ли вообще безгрешное рождение, безгрешная родовая жизнь человека? На этот во­прос у очень многих авторитетнейших древнехристи­анских писателей мы встречаем отрицательный ответ. Отрицание самой возможности такой безгреш­ности мы находим, например, у святого Григория Нисского, у святителя Иоанна Златоуста, у блаженного Феодорита, у Прокопия Газского, у святого Иоанна Дамаскина, у святого Максима Исповедни­ка, у Евфимия Зигабена, у святого Симеона Солунского, у Патриарха Константинопольского Иеремии, у Максима Трека и т. д. Все они, в сущности, по­вторяют мысли, высказанные в качестве «гадания»[2] святым Григорием Нисским. Он опирается на тот факт, что Библия не упоминает о рождении до гре­хопадения[3] и предполагает, что без грехопадения род человеческий или ограничился бы четой перво­зданных, или размножался бы каким-то другим способом, каким размножаются Ангелы. «Какой способ размножения естества ангельского — это не­изреченно и недомыслимо. Впрочем, несомненно (? — С. В. Тр.) он есть и оный мог действовать и у людей, малым чем от Ангелов умаленных (см.: Пс. 8, 6), приумножая род человеческий до меры, опре­деленной советом Сотворшего. Человек мог быть без брака, — рассуждает далее святой Григорий, ста­вя брак в неразрывную связь с размножением, — так же как Ангелы существуют без брака, но Бог предусмотрел, что род человеческий не пойдет пря­мым путем к прекрасному и потому отпадет от рав-ноангельской жизни, и чтобы не сделать малым число душ человеческих вследствие утраты того способа, каким Ангелы возросли до множества, дает людям способ взаимного преемства скотский и не­разумный»[4].
Подобные мысли находим у святителя Иоанна Златоуста в его разных произведениях.
Связывая брак с размножением и забывая о сло­вах Христа (Мф. 19, 4 — 6), Златоуст пишет: «Не упо­минается о браке в раю. Была нужда в помощнице, она и была дана. Брак не был необходим. После греха явился и брак. Это смертная и рабская одеж­да, ибо где смерть, там и брак. Какой брак создал Адама? Какие скорби рождения создали Еву? Бог мог создать людей... Он позаботился бы о способе увеличения человеческого рода... Почему брак не раньше обмана, почему совокупление не в раю, по­чему скорби рождения не раньше проклятия? Пото­му, что брак был излишен, а потом сделался необ­ходим вследствие нашей слабости»[5]. «Предвидя грех, — пишет зависящий от Златоуста в своих тол­кованиях блаженный Феодорит, — Бог образовал мужской и женский пол. Бессмертная природа не имеет нужды в женском поле»[6]. «Хотя брак наш — грех, — пишет Прокопий Газский, — однако он же причина благословения и размножения. Брака не было в раю до греха. Если вернемся, откуда ниспали, брака не будет, по словам Спасителя, как не будет и смерти. А отсюда очевидно (? — С. В.  Тр.), что его не было и в начале. Но не было бы только два, а Бог, создавший множество Ангелов, умножил бы и род человеческий»[7].
«Девство господствовало в раю, — пишет святой Иоанн Дамаскин. — Когда смерть вошла в мир, Адам познал жену свою. «Плодитесь и размножай­тесь» означает не то умножение, которое происхо­дит через совокупление. Ибо Бог мог другим спо­собом распространить наш род, если бы он соблю­дал Его заповеди. Но, предвидя грех, Бог создал мужчину и женщину. Христос от Отца и от Мате­ри рожден без брака»[8].
«Бог не хотел, чтобы у нас было происхождение неразумное и от семени (pofiq) и грязи (ptmapiav), — пишет святой Симеон Солунский, — так как мы добровольно стали смертными, то Он допустил, чтобы передача рода действовала так, как у живот­ных, чтобы мы знали, куда ниспали. И это до тех пор, пока Умерший за нас и Воскресший не обессмертит нетленную природу»[9]. То же повторяет пат­риарх Константинопольский Иеремия II в своих ответах тюбингенским богословам 1576 году. «Брак,— говорит он, — учрежден по случаю греха, так как люди через смертность и продолжение рода уподо­бились неразумным тварям»[10].
В России из авторитетных защитников этого мнения нужно отметить Максима Трека. Одно его произведение так и озаглавлено: «Противу глаголя­щих, яко плотским совокуплением и рождением хотяше множитися человеческий род, аще бы и не coгрешили праотцы». «Иным убо образом превосходящим хотяше множитися род человеческий»[11], — ут­верждает он.
Несмотря на авторитетность этих имен, число которых можно бы и увеличить, нужно признать, что это учение в последней своей основе является данью, которую заплатили древние церковные писа­тели языческой школе, а вовсе не учением библей­ским и церковным[12].
Вся греческая философия глубоко рационалис­тична. Осознав в логосе, в разуме или, точнее, в рассудке главное свое отличие от животного мира, древнее человечество придало ему слишком боль­шое значение, и древняя философия была, в сущ­ности, апофеозом и проекцией во внешний мир человеческого разума. Ко всему, что неразложимо на его категории, как во внешнем мире, так и в самом человеке, ко всему «бессловесному (άλογος,  то есть «нелогичному») и животному», по выражению святого Григория, она относилась отрицатель­но, как к морально недолжному или, во всяком случае, несовершенному, и это как во внешнем мире, так и в самом человеке. Материя для нее является как μή όν, как не-сущее и считается ис­точником зла. Все бессознательное в человеке счи­тается несовершенством, как сближающее его с животным миром.
На других метафизических предпосылках покоит­ся откровенное учение. Оно смиряет человеческий разум и сверху и снизу. Учением о Троичном Боге оно ставит Высшее Бытие над категориями челове­ческого разума. Учением о творении материи и все­го мира этим Бытием оно реабилитирует не только материю, но и бессознательную жизнь в самом человеке. Признавая превосходство человека над жи­вотным и растительным миром, оно, однако, не от­деляет их непроходимой пропастью. Творение человека не выделяется из творения всего вещественно­го мира, как творения Ангелов, а является его за­вершением. Человек творится в один день вместе с высшими животными и творится из той же земли, из которой творятся и животные, почему вполне прав поэт в своем шуточном по форме, но глубо­ком по смыслу стихотворении:
Да и в прошлом нет причины
Нам искать большого ранга,
И по мне шматина глины
Не знатней орангутанга[13].
Вместе с животным миром человек получает и благословение питания.
В сходных выражениях дается благословение на размножение и человеку и животному. Сам Бог приводит к человеку не только жену, но и живот­ных (Быт. 2, 19).
И как приведение жены к мужу не есть лишь единичный, имевший место в раю факт, а есть по­стоянное тяготение одного пола к своему восполне­нию в другом, так и приведение животных к чело­веку есть постоянное тяготение всего животного мира, зашедшего в тупик в своем развитии, к един­ственному счастливому избраннику, одаренному способностью к развитию бесконечному.
И, быть может, именно это тяготение, этот жиз­ненный порыв создал у высших животных их чело­векоподобные свойства. Вот почему Библия дважды говорит о создании животных — первый раз самих по себе (Быт. 1, 20—25), второй — в связи с тяготением их к человеку (Быт. 2, 19). Таким образом, по Биб­лии, связь человека, в особенности в сфере его рас­тительной и животной жизни, с остальным живот­ным миром входит в самый план мироздания, а по­тому и сходство размножения человека с размножением животных вовсе не является показателем его ненормальности и греховности, а скорее наоборот.
Основная ошибка у святого Григория Нисского и его последователей в этом отношении состоит в том, что они, как и греческая философия, хотят видеть в идеальном человеке один дух, забывая, что идеальный человек не есть Ангел, не есть лишь дух, но и тело, которое связывает человека с остальным видимым миром. Поэтому-то им и приходится из­мышлять неизвестное Библии учение о саморазмно­жении Ангелов, о каком-то им самим непонятном другом способе размножения человечества и даже о бестелесности людей до грехопадения[14].
Примечания:
1. Творческая эволюция. Глава 3 in fine. С. 240, французский оригинал, ed. 21. Р. 293.
2. Об устроении человека. Глава 16. Mg. 44, 180. Рус. пер., 1861. С. 143. Ср.: глава 20. Mg. 44, 200: «Догад­ки и предложения».
3. Ibid. Глава 17. Mg. 44, 188.
4. Об устроении человека. Глава 17. Mg. 44, 186—191. Ср.: О девстве,  12; Слово огласительное, 28. В браке человек нисколько не отличается от зверей, пишет святой Исидор Пелусиот (письмо 192 схоластику Фе-одору. Mg. 78, 128).
5. О девстве. 15. Mg. 48, 544-545.
6. Толкование на Бытие. Вопрос 38. Рус. пер.  1905. Ч. 1. С. 26.
7. Толкование на Бытие. Глава 4. Mg. 87, 233.
8. Точное изложение православной веры. Книга 4. Глава 24. Mg. 94, 1208. Ср.: Евфимий Зигабен (около 1118 г.). Толкование на псалом 50-й.
9. О таинствах. Глава 38. Mg. 155, 381.
10. A.  Wurt. Р. 241. Ср.: Gass. Symbolik d. Griechish. Kirche. Berlin, 1892.
11. Творения. Казань. Т. 1. С. 431-435.
12. Быть может, некоторое и, во всяком случае, вто­ростепенное значение в таком принижении брака и родовой жизни имел и мотив, о котором говорит Ориген: «Думать, что брачная жизнь ведет к погибели, по­лезно, так как это побуждает стремиться к совершен­ству» (Толкование на Иеремию. 14, 4. Mg. 16. 508— 509), но здесь нужно помнить строгое осуждение Апо­столом «лицемерия тех сожженных в совести своей лжесловесников, которые запрещают вступать в брак» (1 Тим. 4, 2-3).
13. А. Толстой. Послание к Лонгинову.
14. Григорий Нисский. Об устроении человека. 17. Mg. 44, 188.
Метки: брак, семья
Pages: 1 2 3 4 5

Лев Толстой и Чехов: как начинался спор системной и адресной помощи

Лев Толстой был и вдохновителем, и рядовым участником первой переписи нуждающегося населения Москвы. Это был один из первых опытов системной благотворительности
Как известно, отмена крепостного права, произошедшая в России в 1861 году, имела далеко не только позитивные последствия.

Множество наших соотечественников — ранее, пусть худо-бедно, но присмотренных деревенской общиной, вместе со свободами получили отсутствие каких бы то ни было социальных гарантий. Не имея социального опыта проживания в крупных городах, предоставленные сами себе, они моментально становились обитателями городского дна. Именно эти люди в первую очередь нуждались в поддержке благотворительных институтов — как государственных, так и частных.
Чтобы выявить масштабы и характер бедствия, в 1882 году в Москве провели первую серьезную перепись населения. Среди прочих в ней, в качестве простого переписчика, участвовал писатель Лев Николаевич Толстой. Он вызвался добровольно — чтобы, во-первых, почерпнуть из этого мероприятия новые материалы для литературных трудов, а во-вторых, чтобы помочь нуждающимся словом и делом. Но тотчас передним встал вопрос всех благотворителей — что важнее — получить полные данные и обустроить помощную систему, или…
«Накормить старуху»
Лев Толстой был не только участником переписи — он стоял в ряду ее инициаторов. Еще в самом начале 1882 года он писал в статье  «О переписи в Москве»: «Будем записывать, считать, но не будем забывать, что если нам встретится человек раздетый и голодный, то помочь ему важнее всех возможных исследований, открытий всех возможных наук; что если был бы вопрос о том, заняться ли старухой, которая второй день не ела, или погубить всю работу переписи, то пропадай вся перепись, только бы накормить старуху!»
Планы самые благородные: «Я предлагал воспользоваться переписью для того, чтобы узнать нищету в Москве и помочь ей делом и деньгами, и сделать так, чтобы бедных не было в Москве».
Когда же дело дошло до дележа участков, Лев Николаевич выбралсебе один из самых неблагополучных, Проточный переулок и его окрестности. Стоявшие здесь доходные дома могли поспорить с точки зрения нищеты и криминала с легендарной московской Хитровкой, а во многом и превосходили ее. Большинство из них принадлежало к неформальному, и, прямо говоря, преступному,  объединению «Ржаная крепость».

Далее

Двадцать лет русского языка

Наталья Резник

Боулдер, Колорадо

За те уже почти четырнадцать лет, что я живу в Америке, мои дети побывали на уроках не меньше десятка русских учителей.

Когда моей дочери было лет восемь, одна учительница даже приезжала к нам домой. Однажды после урока она мне сказала:
— Мне надо с вами поговорить. Ваш ребенок меня поправляет. Учителя поправлять нельзя.

Я спросила:
— А в чем она вас поправляет?
— Сегодня я ей говорю: «Ты меня пóняла?» А она: «Надо говорить «понялá». Что это за безобразие?

Далее

Самая хорошая ошибка

Сегодня технологии повсюду, жизнь каждый день предлагает нам немыслимые доселе вещи, притом часто взаимоисключающие. Например, развиваются технологии, совершенствующие контрацепцию – незачатие. Там, где природа создала бы жизнь, технология вмешивается со своей претензией: «Нет, это контролирую я! Жизнь будет, если захочу я!»

Существует и обратное явление: где имеется проблема с рождаемостью, технология снова вмешивается: «Я создам плодовитость. И не только ее, но и саму жизнь! Я могу не только улучшить здоровье эмбриона посредством хирургического вмешательства или иным способом, но и изменить генетические характеристики плода!» У технологии имеются такие претензии, потому что само общество хочет этого, общественное мнение хочет этого, наука хочет этого – все считают, что всё это очень хорошо. А почему?
Научное знание может обернуться тиранией – посмотрите, какие дилеммы ставит перед родителями возможность прервать беременность в любой момент. Современные средства диагностики отслеживают развитие плода на разных этапах беременности. Люди идут к врачу, а он им говорит:
– Мы провели тест, и у вашего ребенка, вероятно, будет синдром Дауна.
– Синдром Дауна?!
– Да.
– Вы уверены?
– Скорее всего, это так. Сохраните плод еще на месяц, мы проведем и другие наблюдения и скажем точнее, с какой вероятностью.
Спустя известное время врач говорит:
– Сейчас у нас есть некоторые надежды.
– Но, доктор, вы же раньше говорили, чтобы я сделала аборт! А какой была вероятность?
– 30% за то, что синдрома нет, а сейчас 50%.
Вот так и начинается тирания знания. «Зачем мне надо было это знать, и что нам теперь делать?» – недоумевают многие родители. А если ребенок родится с синдромом Дауна, то кто может сказать, что ему плохо будет житься на этом свете? А что ему? Он же исключительная личность.
У нас в Аттике, в митрополии, было трое таких детишек, они помогали при храме. Это были невероятные дети! Однако если у ребенка болезнь Хантингтона, то это будет означать, что он буквально будет деградировать. И наука услужливо предлагает тебе решение:
– Да сделайте вы аборт, и всё тут. Так не живут! Неужели тебе, отче, так хочется увидеть, чтобы человек так жил и страдал?
Нет, конечно же, я не хочу видеть никого живущим таким образом. Но я не хотел бы также, чтобы хоть один человек был уничтожен, прежде чем ему дадут возможность жить. И, кроме того, давайте быть честными: то, что вы делаете с ребенком на 6-м месяце беременности, вы бы сделали на 6-й день после его рождения? Нет, не сделали бы. Почему же мы делаем вид, будто не понимаем этого?
К нам, бывает, приходят супруги, у которых между собой разногласия: один хочет сохранить ребенка, а другой – сделать аборт. Бывает, один другому угрожает:
– Если сохранишь его, мы разведемся!
И тогда они идут к духовнику в надежде разрешить проблему.
Это действительно трудно. Однажды пришел молодой человек со своим тестем – их направил духовник. Этот молодой человек хотел стать священником. Но тогда он сказал мне так:
– Владыко, вы будете отговаривать меня, но я просто хочу, чтобы вы знали: моя жена беременна, ее осмотрели и сказали, что ребенок будет инвалидом. Мы просто с ума сошли после этого. Но решили, владыко: мы сделаем аборт! Я знаю, что это грех. Знаю, что лишусь священства навсегда. Я всё знаю, но я не могу, отче, я не могу!

Далее

Несколько слов о нашей церкви и духовенстве

Гоголь Н.В.

Напрасно смущаетесь вы нападениями, которые теперь раздаются на нашу Церковь в Европе. Обвинять в равнодушии духовенство наше будет также несправедливость. Зачем хотите вы, чтобы наше духовенство, доселе отличавшееся величавым спокойствием, столь ему пристойным, стало в ряды европейских крикунов и начало, подобно им, печатать опрометчивые брошюры?

Церковь наша действовала мудро. Чтобы защищать ее, нужно самому прежде узнать ее. А мы вообще знаем плохо нашу Церковь. Духовенство наше не бездействует. Я очень знаю, что в глубине монастырей и в тишине келий готовятся неопровержимые сочинения в защиту церкви нашей. Но дела свои они делают лучше, нежели мы: они не торопятся и, зная, чего требует такой предмет, совершают свой труд в глубоком спокойствии, молясь, воспитывая самих себя, изгоняя из души своей все страстное, похожее на неуместную, безумную горячку, возвышая свою душу на ту высоту бесстрастия небесного, на которой ей следует пребывать, дабы быть в силах заговорить о таком предмете. Но и эти защиты еще не послужат к полному убеждению западных католиков.
Церковь наша должна святиться в нас, а не в словах наших. Мы должны быть церковь наша и нами же должны возвестить ее правду. Они говорят, что Церковь наша безжизненна. — Они сказали ложь, потому что Церковь наша есть жизнь; но ложь свою они вывели логически, вывели правильным выводом: мы трупы, а не Церковь наша, и по нас они назвали и Церковь нашу трупом. Как нам защищать нашу Церковь и какой ответ мы можем дать им, если они нам зададут такие вопросы; «А сделала ли ваша Церковь вас лучшими? Исполняет ли всяк у вас, как следует, свой долг?» Что мы тогда станем отвечать им, почувствовавши вдруг в душе и в совести своей, что шли все время мимо нашей церкви и едва знаем ее даже и теперь? Владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его. У хозяина спрашивают показать лучшую вещь в его доме, и сам хозяин не знает, где лежит она.
Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта церковь, которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, — и эта церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!
Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу церковь! Это значит уронить ее. Только и есть для нас возможна одна пропаганда — жизнь наша. Жизнью нашей мы должны защищать нашу церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину. Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы.
Проповедник же католичества восточного должен выступить так перед народ, чтобы уже от одного его смиренного вида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, в которой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, чем он объяснил бы самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: «Не произноси слов, слышим и без них святую правду твоей церкви!»
Н.В. Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями. Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве (Из письма к гр. А. П. Т.........му) М., 2000.

Далее